Татьяна

Он встретил статную Татьяну
В расцвете лучших женских лет,
Предался долгому роману,
Взаимность чувствуя в ответ.
Её решительность и внешность
Не объясняли ту поспешность
С какою близость снизошла-
Давно избранника ждала
Души, что не было у мужа.
В избытке женственных страстей
Без романтических затей
В обычной жизни слякоть, стужа.
И мир, о чем могла мечтать,
Стал бурно в Тане расцветать.

Хочу представить Вам Татьяну.
Ей блеск дворцов для сердца мил.
Искусств игрой прониклась рано.
Сам Пушкин детством одарил.
Малоэтажный дом в бульваре
В тени листвы, как в будуаре
И в парк открытое окно
Из спальни девочке дано.
Её пленяла романтичность,
Что есть в основе местных школ.
У тех, кто цельный курс прошел,
Формировалась гармоничность.
Здесь Пушкинский высокий стих
Вплетался в быт, но не затих.

В пятнадцать лет в утенке гадком
Вдруг расцветает красота.
Мужчин волнует, да с оглядкой
Игривость, живость, простота,
Взгляд карих глаз блестящих, кротких,
Волос лавина не коротких,
Изящность вычурных бровей.
Улыбки в школе нет милей!
Её с Онегинской Татьяной
Лишь в детстве общее роднит.
Но дух захватит, завихрит,
Кто верит яркому обману.
Внимание полное мужчин.
Как им откажешь? Нет причин.

Приобретен и опыт первой
Любовной, трепетной ночи.
Тот одноклассник юный, нервный
Уже отставку получил.
Второй роман с морским курсантом
В лихой фуражке с белым кантом.
По белоруски просит: «Ляжь!»
Имел к искусствам неким блажь.
Галантен был при обхожденье,
Но увядал любви росток –
Моряк отправлен на Восток.
Шлет телеграммы в дни рожденья.
Чтоб прекратить опасный блуд,
Родные замуж выдают.

Муж из строителей, служивый,
Огромный здоровяк, спортсмен
С лицом округлым и плешивый.
Молчун. Суров. Прочнее стен.
Увёз, закончив ВУЗ, в столицу,
А ей все Пушкин ночью снится.
Чтоб полонить её скорей,
Он тут же приобрел детей.
Чуть располнела, расцветала,
Но не расплесканной душой
Рвалась, как ласточка домой.
«Расслабься!» – ей судьба шептала.
К себе была не так строга:
У мужа ранние рога.

Упорство проявив, поспешность,
Муж затевает перевод
И, обласкав Татьяны внешность,
Полковник делу ход даёт.
Не посрамляя честь мундира,
Вручает новую квартиру,
Но в Гатчине известной Вам
По паркам, аркам и дворцам.
Татьяна в будни, в воскресенье,
Собрав детей, летит в свой дом,
Где каждый кустик ей знаком
В тех юных, ярких ощущеньях.
Вот сыну пробило пять лет.
Пора любить пришла, мой свет!

Детей с любовию растила,
Кормила мужа восемь лет.
Вот набралися дети силы,
Дала заслуженный обет:
Конец делам. Собой заняться,
Свободной жизнью наслаждаться
Пришла желанная пора.
Хандру прогоним со двора.
Уж двадцать семь! Краса и диво.
Эффектна. Ладна. Высока.
Как лань подвижна и крепка.
Глаза блестят игрой огнива.
И с ней отправился в поход
Желаний дерзких хоровод.

Герой текущего романа
Обычный флотский офицер
Жил без набитого кармана,
Кой в чем являл собой пример.
Женат. Не молод. Энергичен.
От дам, я слышал, симпатичен.
Любитель женщин. В меру пил.
Театр и музыку любил.
В свободный час литературу
Научной важности читал.
С детьми музеи посещал.
С мячом развил мускулатуру.
Как перспективный педагог
Любил людей и не был строг.

Привык в машину в день воскресный
Семью шумливую сажать
И по полям и перелескам
Под смех детишек быстро мчать.
Бродить болотами, лесами,
Брать гриб и ягоду местами.
Дружить с пилой и топором,
Рубить дрова и строить дом;
Сажать кусты, копать картошку,
Косить нахальную траву;
Мать видеть, к счастью, наяву,
Шалить с друзьями понемножку,
Но выполнять её наказ,
Без колебаний, как приказ.

Когда дух осени прохладной
Пронижет сад. И жёлтый лист
Срывает силой беспощадной,
А воздух сумрачно иглист,
Рождалась в голове беспечной
С тревогой мысль о круге вечном:
А не напрасно ли живёшь?
Берёшь ли меньше, чем даёшь?
И в долгом поиске гармоний
На миг лишь чувствуя просвет,
Казалось, получил ответ
В тиши певучих филармоний.
Миг счастья, посетивший нас,
Уж покидает в тот же час.

Любил моряк сидеть с друзьями
На лавках бани, да с пивком,
Вскрыть душу, кроясь простынями,
Излить любовь, ну а потом
Вершить братанье рестораном
Гремя остатком по карманам;
На поезд друга провожать.
Тот передумал уезжать.
Друг, то – приятная работа.
Он или есть, иль нет совсем.
Не принуждать себя ничем:
Как для семьи о нем забота.
Тот счастлив, кто помногу раз
Услышал дружбы чистый глас.

Им выбрана морская служба
Основой жизни, не наспех.
Несет её легко, как дружбу
С надеждой смелой на успех.
Он с боевыми кораблями
Ходил подлёдными полями,
Всплывая в полюсе не раз.
Он с чистой совестью капраз.
Столичный город тягой мощной
Учиться заново призвал
И децибелы, интеграл
Делили с ним предел полнощный.
Побед не мало, но одной
Гордиться – над самим собой.

«Вам кафедральная работа» –
Звучит на выпуске приказ.
То не корабль, не тыл, не рота,
А изощрённей в много раз.
В общенье «пауков» учёных,
Научным званьем облечённых
Идет незримый страстный бой.
Чтоб навязать порядок свой
Со схваткой нужно примириться,
И, так направить вектор сил,
Чтоб флоту пользу приносил.
С двумя из трёх врагов мириться.
И верно, удивляет нас
Своим стремлением капраз.

И так в трёх равных, полных сферах
Его житейский полигон:
Как жук в воде и атмосфере,
В земле отлеживался он.
Семья своя, морская дружба,
Академическая служба
Идут в единстве равных сил.
Ничто он в жертву не сносил.
Пришла гармония не сразу:
С друзьями злоупотреблял;
Уж не считал, какой бокал.
Пришлось забрасывать заразу.
Полезно знать о сути сфер
Пока еще ты пионер.

Пора сказать о недостатках:
Герой их, столько же имел,
Как помидор солёных в кадках.
Мешали чаще пользе дел,
Порой спасали в жизни бурной,
Когда-то холостой, амурной.
Имел характер заводной,
Впадал в депрессию порой
И начинал свой образ править:
Жить планом, верой дорожить,
Как пудель яростно служить,
Но ненадолго. Что лукавить!
И снова поиск, вечный бой,
Неизлечим его настрой.

С богатым опытом свиданий
Григорий Таню повстречал
В короткий срок без привыканий
Их слил заброшенный причал,
Что в старом доме петербургском
С ключом у Кости с младших курсов
Без ванн с горячею водой
Был снят осеннею порой.
Он по привычке, чуть с приколом
В прохладе девушку раздел,
Влекомый жаждой страстных дел
Понес в постель скрипучим полом.
Не рассчитал он в этот раз:
Стрела Амура била в глаз.

Она просила воздержаться.
Он, восхищённый красотой,
Впервые, нам поклялся, братцы,
Вдруг овладел самим собой.
Тем самым, получив свободу,
Но не себе, а ей в угоду
Намерен с паузой стрелять,
Ей первой радость доставлять.
Она в кончаниях забилась.
Как ель, зажжённая во мгле
Горела страстию в огне,
К груди и щёчкам кровь прилилась.
Он полюбил тот яркий миг,
Как ветер любит быстрый бриг.

Головка нимфы на подушке
В распаде искрящих волос
Лежала, открывая ушко,
Как гнёздышко в ветвях берез.
В улыбке губы ярки, дивны,
Полуприкрытостью призывны.
К ним с жадной нежностью припал
И долго с чувством целовал.
Она пролить благословила
И брат рванулся, как тот бриг,
Приготовление … и крик …
Ядро мортира испустила.
И он, расслабленный, упал
В горячей сырости развал.

Татьяна голою, босою
Себя отправилась плескать
Нагретой в чайнике водою.
Григорий жаден наблюдать
Парадный выход Афродиты.
Его навечно карта бита
Её прелестной наготой,
Овалом попочки живой.
Походка – подиума девы
С изящной, узкою стопой,
Как будто лань скользит тропой.
В осанке слышатся напевы
Из песни русской красоты.
Сбылись старинные мечты.

С тех пор их пламенные встречи
Неслись проторенною тропой
Близ парапетов Чёрной речки-
Одна желаннее другой.
Издалека взойдет на мостик,
Мелькнёт из шапки белый хвостик
Лоснящей черноты волос.
Лицо пылает. Снег. Мороз.
Всё ближе меховая шубка,
Игривость ждущих карих глаз,
Что греют душу и сейчас.
И вот в объятиях голубка:
Любовным полем единясь
Спешат, помехи лишь боясь.

Они, как спутники планеты
В единой тяге мощных сил,
Все остальные нормы света
Уж оставляли без ветрил.
То приближаяся, сливались,
То, отрываясь, расставались.
Мысль друг о друге по утрам
Не гасла и по вечерам.
Их планы дерзкие, лихие
Рождались в пылких головах,
Не замечая стыд и страх
Ломали нравы вековые,
Где каждый оступиться мог,
Но кто-то высший их берёг.

Мечтали, как две капли слиться,
Бежать от быта, суеты.
А не уехать ли в столицу?
Сбывались дерзкие мечты.
Упорство проявив, сноровку
Готовили командировку.
Он по теории морской,
Она – туристскою тропой
Взяла купе СВ вагона.
Какой волнующий накал
Любой из них переживал
Вплоть до последнего препона!
Глиэр. Поехали. Щелчок.
Дымясь, бьёт пробка в потолок.

Москва встречала их радушно:
В компании морских друзей,
Где пьяно, сыто и не скучно,
Но суть – в объятия скорей.
Подруг оставя именинниц,
Мчат в номер воинских гостиниц,
Где новой страстию горя,
Друг другу чувство раздаря,

лежат в пылу своих объятий.
Шептала Таня без затей;
«Я мужа бросила, детей,
Возможно, заслужу проклятий».
Рубашку нервно теребя,
Призналась: «Я люблю тебя!»

Григорий уж давно в потоке
Парил их искренней любви.
Боялся, покоряясь року,
Вдруг улетит? Цени. Лови.
Грудь в фиолетовой рубашке
Её лежала тёплой пташкой.
Лишь твердым клювиком сосок
Будил признания бросок.
Браток поднят благословенно
Её кольцованной рукой.
«Бери, как хочешь, дорогой.
Я в не обычном настроенье».
И не пришлось той ночью спать.
Вот встало время. Плыло вспять.

Чтоб оправдать командировку,
Они расстались на полдня.
Григорий проявил сноровку,
Змеи вертлявость, прыть коня
Чтоб завершить дела до встречи:
В музей искусства путь намечен,
Где каждый новый, яркий зал
В Татьяне грани открывал.
В Античном дворике – гречанку
Он видел в Таниной красе,
А в Римской древней полосе
Читал в любимой – итальянку.
Везде, куда не бросит взгляд,
Царит его Татьяны лад.

Но неизбежно возвращенье.
Как судно, загоняясь в порт
Запомнит головокруженье,
Влюбившись в крепкий ветер норд.
Шторма, кренящие с опаской
Всё ж потрепали снасть и краску,
Но в напряжениях металл
Удачно корпус испытал.
Купе Григория с Татьяной
Качалось на пути домой,
След оставляя за кормой
В морях любви безумной, пьяной.
Ладья давно уже не в счет,
А след отчаянный живёт.

Перрон. Татьяну муж встречает.
Она с улыбкой. Боже мой!
Григорий, осерчав, шагает
Своей семейною тропой.
Он не барахтался в сомненьях,
Не жег себя нравоученьем.
Видать надежная семья
Залижет раны корабля.
Но след, живущий в океане
Сигнал невидимый даёт
И уж под сердцем засосёт:
Под вечер он звонит Татьяне.
И вновь желанье новых встреч.
Гасить тот пламень иль беречь?

Горят деревья. Осень. Пушкин.
Татьяна – гид. Сад. Парк. Дворец.
Прелестный хвостик на макушке.
Ведёт по паркам, наконец,
Лицей и церковь, где встречаться.
«А может сразу обвенчаться?»-
«Скоропалительный пострел
Небось к семье-то прикипел».
Фасад изысканный Растрелли,
Атлантов строгих мощный ряд.
Зал, стены золотом горят,
Оркестра в отдаленье трели.
Власть непомерной красоты:
Живые Танины черты.
 
Аллеей в липах эрмитажной
Они сходили. Справа Грот.
Галантно осень, эпатажно
И в отраженьях предстает
Больших прудов, бассейнов малых.
В них смотрятся мосты, причалы,
Адмиралтейства красный цвет
И символы морских побед.
От Камерона галереи,
Где век античный правил бал
Поэт задумчиво шагал
Дубовой рамповой аллеей.
Чрез двести лет уловим мы
Его бессмертные черты.
 
Его же взглядом обнимаем
С террасы Руска косогор,
Где воду дева проливает,
Паладьев мост, лугов простор.
Пред ним руины раскрывали
Свой символ творческой печали.
Величье мраморных ворот
Иные чувства придает.
Проникшись мыслями поэта,
Вдоль павильонов и прудов.
Бредем в мир Собственных садов-
Печать изысканного света.
Ключа нет чище и милей.
Бьет колокол. Пора в лицей.
 
В благодарение Татьяне
За растревоженность начал
Бокал подняли в ресторане
И за поэта идеал.
Она раскованно сияла
И поясненья продолжала
О Царском городе – селе.
Григорий плыл навеселе.
Средь прочих новых увлечений
Они нашли ещё одно:
Оно открытию равно!
Достойный повод для сближений,
Что подтвердит слиянье уст.
Дом от родителей был пуст.
 
Обнявшись, тесно, торопливо
В квартиру матери бегут,
Где Таня деловито, живо
Разводит благостный уют.
Вино, закуски, полотенце.
Уж в душевой мелькнет коленце
И капли падают с сосков.
Брат ликовал и был готов.
В тепле той девушкиной ложи,
Где след остался детских грёз
И неутешных юных слёз
Брат слепо бил в промежность ножек.
Теперь уж зрелый женский стон
Летел сквозь форточки окон.
 
Нередко гатчинской дорогой
Он провожал её домой
С чуть смутной новою тревогой
За «москвичёнок» старый свой.
Искали съезд, тупик, тропинку.
Машина. Лес. Откинув спинки,
Легли сиденья, как кровать.
Он платье помогает снять.
И уж на нём краса. Кончая,
В ресницах длинных прячет взгляд.
Перевернув её назад
Неловко, но не вынимая,
В ограничении свобод
Грядёт Григория черёд.
 
Порою Тане вспоминалось:
Она добытчица и мать.
С родными Гриши собиралась
Бруснику на болоте брать.
Лес. Солнце. Мох. Багряность кочек.
Плащ. Сапоги. Глухой платочек.
Плетёный лыком кузовок.
Журчащий Танин голосок.
Григорий ел горстьми бруснику.
Подметил, листьями шурша,
«Во всех нарядах хороша»,
Дивяся смеху, позе, лику.
Себе б сквозь годы не простил,
Коль Таню в мхах не полюбил.
 
Иной расклад в поход за клюквой.
Вначале долгий грузовик.
В мокрющих сапогах и брюках
Дождь к телу Танечки проник.
Кругом бобровые запруды,
Иные лешего причуды.
Теперь Татьянин злостный рот
Клял Гришу, дождик, топь болот.
Ядрёной клюквы было море.
Исчез вожатый, обормот.
Едва живыми вышли в брод.
От кислой клюквы только горе.
О том, чтоб злую Таню взять,
В тот день не стоило мечтать.
 
Однажды развитой весною,
Когда душа с землею в лад
Парит за городской чертою,
Они пустились в дикий сад.
«Москвич» вползал в глухой валежник:
царил король весны – подснежник.
В размах дверей, не хоронясь,
На ложе веселились всласть.
В лучах растущего светила
Без мух, слепней и комаров –
Любовных пар борзых врагов
И в братце пополнялась сила.
Весны решительный призыв
Рождал мечтательный порыв.
 
Любви фантазии бескрайны.
Её призвание – полёт.
Уж сборы, встречи в строгой тайне.
Старт. В Лиепаю самолет.
И здесь по скверам цвёл подснежник
Весны, любви посланник нежный.
Такси. Гостиница Юра.
Высокой близости пора.
Программа варьете на вечер.
Лишь гаснет свет, они быстрей
Бегут от шума и друзей.
Союз их будто долговечен.
Любви неистовый накал
Господь, однако, испытал.
 
О взрыве том в конце романа.
С душою трепетной живёт
В любимом страстная Татьяна.
Ушёл обратный самолет.
Очередной аж из Паланги –
Курортный город высших рангов.
Но пуст пока весенний пляж.
На языке вертелось – «Ляжь!»
Уже над Питером в сниженье
Их замотало, затрясло
И Таня страхам всем назло,
Почуяв Гришкино смятенье,
Закрыла голову собой:
«Не бойся, милый, я с тобой».
 
В небесной выси единенье
Расстаться не даёт сердцам.
И принимается решенье –
Не разъезжаться по домам,
А в гости к тётушке родимой,
Где приютит союз интимный.
Всю ночь любили до зари,
А им всё мало, хоть умри.
Полёт души их той весною
Отметки апогей достиг.
На самом полном мчался бриг,
Пять лет оставя за кормою.
Пока тянулся их полёт,
Земля крутила оборот.
 
Не отмечая дня и ночи,
Их время мчалось, словно вскачь
И в трепете любовной мочи
Одна лишь мысль: обнять, обнять.
И вот священная обитель,
Где муж Татьяны полный житель,
Вдруг уезжал на пару дней.
Григорий приглашен был к ней.
Её раскованные позы,
Домашний ужин, милый быт
Был, как бы заново открыт,
А в вазе пышно рдели розы.
И днём, и на заре, впотьмах,
Любовь есть смысл, иное прах.
 
Григорий верил в бесконечность
Единства их духовных сил.
Она решилась на беспечность:
Майор соседский попросил
Как бы учить его интиму.
Так умолял, сгибая спину,
Что не сумела устоять
И класс решила показать.
Григорий чуял перемену,
Усталость странную в глазах,
Он видел будто лёгкий страх,
Все что угодно – но измену?
А лёжа на его груди, –
Всё признавалася в любви.
 
А приторможенное время
Вошло в земной, обычный ход
И неподъёмной тайны бремя
Открылось летом в этот год.
Не выдержав, она признала:
«Да, Гриша, я вам изменяла».
Гром оглушено прогремел.
Поник Григорий, поседел.
В надуманных полях подъёма
Их хрупкий, тонкий, тайный мир,
Переживавший праздный пир,
Был чужд разлада и погрома.
Что делать? В мыслях пустота.
Но правит миром красота.
 
Да, красота иных решений.
Любовь не гаснет быстро так.
Железный, волевой кулак,
От чувств на время отрешений.
Григорий день, неделю бродит,
Желанье к Тане не проходит.
Превозмогая горечь, боль,
Искал себе такую роль,
Чтоб скоро возродить былое.
Гася в душе надрывный крик,
Что поднимался под кадык.
Он не привык быть на простое
И клином выбивает клин.
Но как бы в том не вышел блин!
 
Эффектна Таня и красива
И это каждый замечал,
Но дьявольски самолюбива:
Вот и опора всех начал.
Он полагал: сама в смятенье.
С надеждою на воскрешенье
Бросает Танечку в «отстой»,
Но не обычный, не простой.
Она звонит, общенья жаждет.
Он занят, будто, говорят.
«Звоните позже», ей велят.
Над ней смеётся, что ли каждый?
У Гришки, как у Ф. Каплан
Созрел особый дерзкий план.
 
Как мудрым не раскрыта тайна
Путей кита, змеи, орла.
Так Грише непонятны в Тане
Её сердечные дела.
«Тебя люблю!» – её признанье
в душе его любви залог.
Он хрупко нёс любовь как мог
Сквозь всех соблазнов испытанья.
Но вдруг, уверовав в коварство
Всех милых женщин, дев и жён,
Изменой Тани был сражен.
Знал: лишь любовь любви лекарство.
Любовь ждать долго, думал он.
Он гневной местью заражён.
 
Но  сделал вид, что примирился
И Таню к совести призвал:
Жену того, кто к ней прибился:
«Пора знакомить»,- предлагал.
Чтоб как-то совесть успокоить,
Комфорт в душе своей устроить.
Татьяна Лену в сеть звала
И та, колеблясь, честь сдала.
Григорий именем Бориса
Елену так расположил,
Что через месяц разложил
По теме «Озорного бриза».
Увлекшись, помнил про урок.
Каплан. Наган. Взведён курок.
 
Достойно ль описать Елену?
Её роскошный дивный стан,
Прощальный вздох перед изменой,
Как будто летчик шёл в таран.
Уж ноги подняты, как свечки
И робость ласковой овечки,
И удивленность ясных глаз:
Как быстро взял ее капраз
С такою сдержанной натурой.
И как глубок проход братка.
Моряк как будто с потолка,
Свалился. Бил плашмя культурой.
Про Гришкин с Танею роман
Вещала «Боре». Вот дурман.
 
Муж Лены будто растерялся:
На всех полях он явно бит –
Татьяною пренебрегался,
Жена линяет, с кем-то спит.
Неадекватность поведенья,
За Таней яростное бденье,
Чем ей безмерно насолил.
Призналась мужу. Тот избил
Ловца сердец в семейном круге.
А Гриша тихо ликовал,
Как лошадь Таню испытал,
Всё поджимал её подпруги.
Рукою твердой водолей
Гнал и овец и лошадей.
 
Ну, наконец, план удаётся.
Татьяна, гордость позабыв,
Смертельный пережив подрыв,
На встречу ненасытно рвётся.
Как прежде яркая дивчина
Сажает Гришеньку в машину,
Теряя уж рассудок свой,
Мчит в Пушкин, в домик родовой.
Мгновенно сбрасывает платье
И в прежней радостной красе,
Доступна вся и щели все,
Бросается в его объятья.
А в перемене сладких поз
Ручьями катит поле слёз.
 
Григорий цену знал слезинке:
О, то лишь временный приём!
Как высыхает водоём,
Трещат неверности морщинки.
Любил Татьяну в новой мере,
Но на пережитом примере
Её уж в душу не пускал,
А дев по очереди брал.
Менялись на плечах погоны.
Пред Леной статный был капраз,
А с Таней лётчик – ловелас.
Их сравнивал на полигоне.
Погон имел над дамой власть,
Уж Гришка порезвился всласть.
 
Подруги как-то сговорились
И вскрыли Гришку-двойника.
На встречу обе заявились –
Татьяна плакала. Пока
Он наглый волю, обретая,
К столу обеих приглашая,
Вдруг каждой даме преподнес
Одну из трёх для Тани роз.
Расположившись на диване,
Обеих девушек обнял,
За красоту их тост поднял.
Не скрыть обиженность Татьяны.
Затем раздеться предложил.
Не стали, с тем и проводил.
 
Сидел один. Спектакль окончен.
Тяжёлый занавес закрыт.
Расчёт рискован был, но точен.
Дальнейший план рассудком бит.
Звонил обеим. Как, согласны?
Но встречи были бы опасны
И не носили б полных чувств.
Запас у Гришки был их пуст.
Уж как надтреснуты стаканы
Не выставляют для гостей,
Так прежних был лишен страстей
Союз Григория с Татьяной.
Коль совершен порочный шаг,-
Не сохранит любовь и маг.
 
Зачем разрушен был волшебный,
Желанный, тонкий, чудный мир.
Остался злой и непотребный
Тяжелый, шаткий, пьяный пир.
Что двигало тогда Татьяной,
Когда пошла на шаг обманный?
Сказала б, «Гришенька прости,
Я так хочу любовь спасти».
Раскаянья не прозвучало:
Он выбирает страшный путь,
Чтоб Таню ветрену вернуть,
Но заигрался небывало.
На том пиру и я побыл.
Ус не мочил, поскольку сбрил.
 
Забылось тяжкое. Остались
Души волнующий полет
И как подснежники шептались,
В раскачке дикой самолёт,
Желанный стук её сапожек,
Сопротивленье чудных ножек,
И дивный женственный провал,
Куда букет цветов бросал.
Остались даты дней рожденья,
Подарки, что дарились мне
Уж изнутри, а не из вне
Молю её в благодаренье
За то, что снова испытал
Я вдохновенья идеал.